Плюшевый медвежонок - Страница 14

К оглавлению

Наверно, и эта девица из той же стаи, подумал Кёхэй.

— Какая разница, как меня зовут? — С улыбкой она уклонилась от ответа.

— Да не ломайся. Ты мне понравилась. Ну, скажи.

— Мы скоро расстанемся и, наверно, никогда уж не встретимся.

— А я хочу еще с тобой увидеться.

— Смотри-ка, какой чувствительный оказался.

— Я и есть чувствительный. Иначе не стал бы жить здесь один.

— Повезло тебе, в таком доме — и один.

— Да уж, повезло. Живу как сирота.

— Ты сирота? И я тоже.

Кажется, в ней проснулось сочувствие к Кёхэю. Она теперь смотрела на него с интересом.

— А у тебя нет родителей? — спросил Кёхэй.

— Да все равно что нет.

— И v меня тоже. С тех пор как я поехал на экскурсию с медведем, я лишил их родительских прав.

— Но разве ребенок может лишить родителей их прав? И что это еще за медведь такой?

— Кёхэй рассказал ей про экскурсию к горному озеру.

— Вот оно что. Да. Тебя тоже жалко…

— А у тебя что за история?

— Самая обычная. Моя мать — она на содержании, а отец… ну, он просто скотина, помыкает матерью, как хочет. Я убежала из дома.

— Как же все-таки тебя зовут?

— Митико Асаэда.

— Ну, хорошо. А почему ты сбежала только сейчас? Ведь ты и раньше знала все о своих родителях?

— Я забеременела. Не хотелось слушать, как начнут стыдить: «В твоем возрасте, в твоем возрасте…»

Митико хотела было плюнуть, но вовремя вспомнила, что она в чужом доме.

— Значит, тебе некуда было податься, и ты вчера пошла с нами… А что дальше собираешься делать?

— Еще не знаю. У меня есть немного денег, на первое время хватит.

— А когда деньги кончатся?

— Я так далеко вперед не загадываю.

— Хочешь пожить у меня? — решительно предложил Кёхэй.

— А можно?

— Буду очень рад.

— Для меня это просто спасение.

— Тогда решено.

Кёхэй протянул руку. Митико невольно ухватилась за нее. Так они без обиняков заключили «договор о сожительстве».

Из соседней комнаты послышался шум. Выспавшиеся гости наконец начали подыматься.

2

Кен Шефтен, инспектор двадцать пятого участка шестого управления нью-йоркской полиции, не спеша шел по восточному Гарлему с равнодушным видом. Равнодушие его было напускным. Изучивший этот квартал вдоль и поперек, Кен прекрасно понимал: здесь надо спиной чувствовать, что творится позади. Предписание гласило, что патрульный обход производится вдвоем, но Кен, прекрасно знавший о враждебном отношении гарлемцев к полиции, всегда ходил один, и в участке не возражали. Большую часть населения восточного Гарлема составляли пуэрториканцы, и уровень жизни здесь был еще ниже, чем в негритянской части.

У старого, готового развалиться дома собрались молчаливой праздной толпой подростки и дети. В грязи на панели валяются пьяные и наркоманы, а вокруг носятся малыши. Местные жители провожают Кена враждебными, настороженными взглядами. Он здесь чужой, а от чужих нечего ждать хорошего. Кен уверен, что кое-кто из этих неприязненно поглядывающих на него людей прячет за пазухой оружие. Гарлем — «резервная армия» преступников Нью-Йорка: почти все совершеннолетние здесь имеют уголовное прошлое.

«Мафиози Чикаго» — солидная организация, работающая по-крупному, в Нью-Йорке же по большей части действуют молодчики-одиночки, жертвами которых часто становятся случайные прохожие.

Здесь никогда не знаешь, что тебя ждет в следующую минуту. Напасть могут беспричинно и внезапно. Даже соседи не доверяют друг другу. При встрече два обитателя трущоб не обнаруживают ни тепла, ни радости — иссохшие души, порожденные громадным центром механической цивилизации под названием Нью-Йорк. Каждый держится особняком.

Шефтен ненавидел Гарлем. Тем не менее он взвивался от ярости, когда при нем поносили этот район. Тому, кто не жил здесь, не понять безысходного отчаяния гарлемцев. В клетушке, снимаемой за 50 долларов в месяц, можно только спать, днем там и повернуться негде. В Гарлеме дети не ходят в школу и целыми днями слоняются по узким улочкам. Больше деться некуда. Чтобы вырваться отсюда, люди становятся преступниками или идут на войну.

Кен Шефтен некогда сам жил в восточном Гарлеме. Выгнанный из дома, он с трудом нашел себе здесь каморку, куда едва проникал тусклый дневной свет. В Гарлеме уличные приятели научили его воровать. Мчась на роликовых коньках, он будто случайно сшибал лоток уличного торговца, и, пока разъяренный хозяин пытался его догнать, приятели Кена набивали карманы рассыпавшимся товаром. Иногда жертвой хулиганья становились случайно забредшие в Гарлем туристы. Подростки делали вид, что фотографируют туриста — в аппарате, конечно же, не было пленки, — и просили заплатить за будущий снимок. Простак доставал бумажник, который мальчишки тотчас вырывали у него из рук, а сами смывались. Случалось, что Кен лазал и по чужим квартирам.

Проходя сейчас по Гарлему, Кен словно воочию увидел омерзительные картины собственного прошлого. Однако именно здесь были его корни. И когда об этом районе с неприязнью говорили те, кто на себе не познал его ужас, все в Кене восставало.

Кен искал многоквартирный дом на 123-й улице и наконец нашел его. За входом зиял темный лестничный проем. Стена была разукрашена надписями — главным образом непристойными, — сделанными красками, фломастерами, лаком из пульверизатора. Антивоенные лозунги и критические замечания в адрес правительства производили впечатление инородных вкраплений. У подъезда на Кена уставился пустыми глазами курчавый юнец. Рядом с ним стояло несколько малышей со вспученными от постоянного недоедания животами.